А "Хозяин морей" смотрели?
Какой там великолепный дуэт! Какой Кроу!
Обоснуя мне хватило, кстати))
А вот интересно узнать, что не так с Саббатини? Где там подкачала матчасть?

nover,
Смотрела, да, с этого и началось мое знакомство с О'Брайаном

Джека Обри и Стивена Мэтьюрина подобрали идеально. Наверное, С.М. выглядел в представлении автора намного хуже - читала про змеиный взгляд, холодные глаза, невзрачный вид, маленький рост, субтильное телосложение и все такое

А вот интересно узнать, что не так с Саббатини? Где там подкачала матчасть?
У него вечно любой морской бой - легкая прогулка, пушечные ядра непременно попадают в крюйт-камеру, когда команда идет на абордаж, всё завершается успехом.
Там даже со стрельбой не так просто, волнение может сбить прицел у самого искусного канонира. А еще есть обычная жизнь с отдраиванием палубы, поркой у трапа и кормежкой перед боем, потому что моряки должны быть сильными, а огни на камбузе перед боем следует затушить.

E-light, а, да, это есть. Но в отличии от О'Брайана, он не рассказывает о морских буднях. Он пишет ведь совсем другую историю.

nover,
авантюрный роман? Согласна))) британский Дюма

E-light, зато Саббатини идеален как беллетрист, на мой взгляд. Потому что, например, со мной (да и с вами, как я понимаю) он свою задачу выполнил. Вовлек нас в этот мир, в эту стихию. А дальше уж, как говорилось в вокзале на двоих, "сама, сама, все сама"))) Я вот, например, с удовольствием почитала про де Ритера. Завидного остроумия был человек)))

nover,
зато Саббатини идеален как беллетрист, на мой взгляд. Потому что, например, со мной (да и с вами, как я понимаю) он свою задачу выполнил. Вовлек нас в этот мир, в эту стихию
Это да!
А как вам Стивенсон? Остров сокровищ?

Как-то так вышло, что британцы были лучшими мореходами, и писали про морское дело лучше всех. Тот же Артуро Перес-Реверте о Трафальгаре писал, но вышло не очень, хотя писатель выдающийся.
Кому что, верно? Почему не отдать должное Британской империи, над которой тогда не заходило солнце? Сейчас империи нет.

E-light,
А как вам Стивенсон? Остров сокровищ?
Как вам сказать... В свое время я прочитала его взахлеб, но больше не перечитывала. Он мастер... как это сказать... держать в напряжении, наверно, но не за счет нераскрытых тайн и опасностей, а за счет самого повествования. Оно цепляет. Поэтому я не могла оторваться. Но перечитывать не тянуло. В то время, как Саббатини у меня мать вырывала из рук)) Не знаю почему. Так сложилось.

Мне еще очень нравились рассказы Конан Дойля про капитана Шарки. Наследник из Калькутты. Само собой, Моби Дик. Может, потом еще вспомню)))


Как-то так вышло, что британцы были лучшими мореходами, и писали про морское дело лучше всех.
Да, согласна с вами. Я люблю как пишут англичане: за весьма своеобразное чувство юмора; за неспешное повествование.

nover,
у Стивенсона образ судового одноногого кока с попугаем вошел в историю. Джон Сильвер и пиастры, пиастррры! Хоть и негодяй, но какой-то очень обаятельный. Да и Бен Ганн забавный
Наследника из Калькутты я не одолела, хотя пару раз пыталась. Про капитана Шарки надо поискать. В детстве я еще Фенимора Купера любила "Красный корсар" и Вальтера Скотта с "Пиратом"

И еще сейчас поняла, что жутко хочу Хозяина морей с Хэмсвортом и Хиддлстоном - Крис вполне тянет на Джека Обри (подробнее расписала здесь amp123.diary.ru/p207005338.htm#699402183))))

E-light, боюсь, Хидллстон будет слишком обаятелен Мэтьюрина)))
Но я бы не отказалась посмотреть на них. И именно в роли друзей, а не врагов))
Не могу пока представить, насколько в роли капитана будет хорош Хэмсворт... Но да, определенно, да))

боюсь, Хидллстон будет слишком обаятелен Мэтьюрина)))
для книжного - да, я по описаниям представляла того плюгавым, субтильного телосложения, с неприметным лицом и взглядом инквизитора (очень много наблюдений делает в дневнике, довольно нелестных для объектов наблюдения)
Но в фильме он вполне интересный, в глазах светится ум, а в лице проглядывает порода. Боюсь, Патрик О'Брайан представлял себе Мэтьюрина совершенно по-другому (более тусклым, обычным, не выделяющимся из толпы)

Да, в роли друзей на ХХ интересно будет посмотреть. Не совсем представляю, как это будет выглядеть. Как в Гонке - два великих гонщика соперники и одновременно братья по цеху? Жаль, в Голливуде нет традиции приглашать привлекшие к себе внимание пары на разные роли. В сериалах-то фансервис успешно используют, а в большом кино не могут научиться (правда, у разных продюсеров и режиссеров разная концепция)

E-light, я сначала посмотрела фильм, потом читала книгу, поэтому представляла вполне киношного Мэтьюрина ( боже, как же они хорошо подобрали актёра). Но вы правы, по сравнению с книгой, даже Пол Бетани ярок для этой роли, что же будет с Томом!))

Как в Гонке - два великих гонщика соперники и одновременно братья по цеху?
Не думаю, там нет места соперничеству. Проблема в том, что оба они чересчур харизматичны, чересчур ярки, чтобы играть пусть интересных, но обычных для того времени личностей. У Тома, может получится, он мне кажется более пластичным...

Голливуд всячески отмазывается от фансервиса (если он не пределах одной франшизы, конечно), по крайней мере вслух)) И, претендуя на оригинальность, не приглашает актёров со сложившимися образами и отношениями. Лицемерно, конечно, ужасно.

nover,
оба они чересчур харизматичны, чересчур ярки, чтобы играть пусть интересных, но обычных для того времени личностей
Обри и Мэтьюрин - заурядные для того времени личности?
Нет, согласна, что Патрик О'Брайан ни одного из них не выписывал мартистьюшным капитаном Бладом (черные волосы, синие глаза - Вера Камша своего Рокэ Алву не с кэпа писала? Я просто ни канон, ни фандом не знаю, но словесный портрет навевает определенные подозрения), тот же Хорнблауэр - выдающийся герой (чисто приключенческого типа), а Обри просто моряк от бога и замечательный человек, Мэтьюрин - хирург от бога и сложная, разносторонняя, многогранная личность.

Но если ставить высокую планку, то ХХ тоже звезд с неба не хватают - обычные актеры (да простят мне сие святотатство), не Лоуренсы Оливье. А, хотя о чем я - не снимут с ними ни сиквел-приквел Хозяина морей, ни любой другой фильм на морскую тематику

Лицемерно, конечно, ужасно.
голливудское ханжество) В кулуарах дым коромыслом, разврат и содомия, но не дай бог простые американцы об этом узнают!
В общем-то, за счет этого у США очень сильная идеология, завязанная на семейных ценностях

E-light, послушайте, но ведь эта обычность (не заурядность, нет, скорее харАктерность) и делает их такими неотразимыми! Они живые.
Дело в том, что О Брайн пишет время самого расцвета британского флота, когда подобных примеров было действительно много.
Ну это как у нас, скажем, писать о Ломоносове, например. Он велик, но какие люди его окружали! Это был век просвещения.
Так вот О Брайн пишет век морского дела. Там было очень много талантливых мореходов.
Конечно, он не любуется своими героями, как Саббатини Бладом, и это накладывает отпечаток на восприятие героев.
(Честно говоря, не думаю, что меня могла бы заинтересовать Камша)) В моем понимании, это канон, который сделали фанаты)) Хотя, может и ошибаюсь, я не читала)

В общем-то, за счет этого у США очень сильная идеология, завязанная на семейных ценностях
мне их идеология видится такой же лживой и лицемерной, но вы правы, рядовым американцам знатно пудрят мозги. Хотя, не могу не отметить, двоякость этой самой идеологии: простые американцы идут к своей американской мечте, но все прекрасно понимают и принимают Голливуд, его пороки и фальшь. Другое дело, что, как мне кажется, эта удобная американская мечта все значительно упрощает, настолько, что под её соусом можно загнать потребителям любые идеи.

nover,
эта обычность (не заурядность, нет, скорее харАктерность) и делает их такими неотразимыми! Они живые.
Согласна. Они живые.
Я тут грызу Моби Дика потихонечку и поражаюсь морям и океанам пафоса, разлитого там. Это что, неотъемлемое качество американских писателей-классиков? С постной мордой вещать с трибуны об идеалах демократии, свободы, равенства и братства?

Поверить не могу, что это тот самый автор "Белого бушлата", которого я так любила:
отрывокОколо полуночи, когда первая вахта, к которой принадлежал и я, спустилась вниз, раздалась дудка боцмана, а вслед за ней резкий крик:

— Все наверх паруса убирать. Живей, ребята, корабль перевернуть может!

Повскакав со своих коек, мы обнаружили, что фрегат накренило так, что мы с трудом могли выбраться по трапам на верхнюю палубу.

Нам представилось жуткое зрелище. Казалось, что судно несется на борту. Орудия на гон-деке за несколько дней до этого были задвинуты внутрь и порты задраены, но карронады на шканцах и на баке были уже под водой, которая вздымала над ними молочно-белые буруны. Всякий раз когда крен становился круче, казалось, что ноки реев вот-вот нырнут под воду, а впереди брызги фонтанами били через бак, окатывая матросов на фока-рее. К этому времени аврал поднял уже всю команду. Пятьсот человек вместе с офицерами цеплялись преимущественно за наветренный фальшборт. Клокочущее и по временам фосфоресцирующее море бросало отсвет на их поднятые лица; так ночной пожар в густо населенном городе освещает охваченную ужасом толпу.

Во время внезапного шквала или когда приходится сразу убирать большое количество парусов, по неписаному закону любой офицер, стоящий на вахте, отдает свой рупор старшему лейтенанту. Но в эту ночь вахтенным офицером был Шалый Джек, и старший лейтенант даже не пытался вырвать рупор из его рук. Все глаза были устремлены на него, как если бы мы на нем одном остановили свой выбор в надежде, что он в единоборстве с духом мыса Горн одержит победу над стихией; ибо Шалый Джек всегда был гением-спасителем корабля, и таким он показал себя и в эту ночь. Правой рукой, которая водит пером по этим листам, и всем моим существом я обязан ему. Нос корабля теперь бил, бодал, таранил со страшным грохотом встречные валы, и вслед за этим весь корпус с жутким уханьем проваливался в пенную пропасть между ними. Ветер стал заходить и задул нам прямо в борт; казалось, его неистовое дыхание вот-вот разорвет все паруса.
Все старшины-рулевые и несколько баковых сбились вокруг двойного штурвала на шканцах. Некоторые, уцепившись за его спицы, все время подпрыгивали, так как и румпель и само судно трясло как в лихорадке, будто буря пропускала сквозь него гальванический ток.

— Румпель на ветер! — воскликнул капитан Кларет, выскочив в ночной рубашке из своей каюты, словно привидение.

— К чертям! — в бешенстве крикнул Шалый Джек рулевым, — под ветер, под ветер вам говорят, черт вас побери!

Взаимно исключающие приказы, но послушались все же Шалого Джека. Цель его была поставить судно против ветра так, чтобы легче было полностью зарифить марсели. Но хотя фалы и потравили, опустить реи оказалось невозможным из-за слишком большой горизонтальной силы, действующей на парус. Теперь шторм превратился уже в ураган. Брызги и пена перелетали через корабль. Гигантские мачты, казалось, сейчас треснут под титаническим давлением трех незарифленных марселей.

— Опускай, опускай реи! — орал Шалый Джек, осипнув от возбуждения и как бешеный колотя рупором по вантине. Но из-за крена корабля команду его выполнить не удалось. Было ясно, что еще несколько минут — и что-нибудь да случится — либо паруса, такелаж и рангоут полетят за борт, либо судно перевернется и пойдет ко дну со всем экипажем.

Но вот голос с марса воскликнул, что на грот-марселе образовалось рваное отверстие. И сразу раздался звук, как будто выстрелили одновременно из трех мушкетов. Огромный парус разорвало сверху донизу, как завесу в Иерусалимском храме [150]. Это спасло грот-мачту, ибо теперь опустить рей уже не представляло особой трудности и марсовые разбежались по реям, дабы убрать поврежденный парус. Скоро удалось опустить реи и на двух остальных мачтах и полностью зарифить марсели.

Средь рева бури и криков команды раздавался вызванный сильной качкой мрачный звон судового колокола, размерами почти равного колоколу сельской церкви. Воображение не может представить себе, как зловеще звучал такой набат ночью во время шторма.

— Заткните ему пасть! — заорал Шалый Джек. — Бегите кто-нибудь и оторвите у него язык!

Но не успели всунуть в колокол кляп, как раздался звук куда более страшный: на гон-деке из снарядных ящиков вырвались ядра и превратили эту часть корабля в гигантский кегельбан. Кое-кого из матросов послали вниз убрать их, но эта операция едва не стоила им жизни. Несколько человек покалечило, и кадеты, которым приказали наблюдать за выполнением приказания, доложили, что ничего нельзя поделать, пока шторм не уляжется.

Самым страшным делом была уборка грота, который, едва задул шквалистый ветер, был взят на гитовы и улещен и утихомирен елико возможно бык-горденями и слаб-горденями. Шалый Джек все ждал, не поутихнет ли ветер, прежде чем отдать приказание, выполнить которое было более чем рискованно. Ибо для того чтобы убрать в шторм такой огромный парус, нужно было послать на рей не менее пятидесяти человек, а вес их вместе с весом самого рея придавал дополнительную опасность всему предприятию. Но шторм стихать не собирался, и приказание было наконец отдано.

— На рей, грот-мачтовые и все грот-марсовые, убирать грот! — крикнул Шалый Джек. Я в одно мгновение швырнул шляпу, выбрался из своего подбитого бушлата, сбросил с ног башмаки и с толпой товарищей бросился наверх. Над фальшбортом (который на фрегате такой высоты, что вполне защищает находящихся на палубе) шторм был просто ужасен. Пока мы взбирались вверх, нас ветром притискивало к вантам, и матросы, казалось, примерзали к обледенелым вантинам, за которые они цеплялись.

— Наверх, наверх, молодцы! — крикнул Джек, и мы кто как мог поднялись наверх все до единого, ощупью пробираясь к нокам.

— А теперь держись крепко и не зевай! — воскликнул стоящий рядом со мной старый артиллерийский унтер-офицер. Орал он во всю глотку, но в шторм казалось, что он всего только шепчет. Услышал я его потому лишь, что был он от меня с наветренной стороны.

Напоминать об этом было излишне. Я впился ногтями в леер и поклялся, что только смерть разлучит меня с ним, пока я не буду в состоянии повернуться и посмотреть в наветренную сторону. Пока что это было невозможно; я едва мог расслышать человека, тесно прижавшегося ко мне с подветренной стороны. Ветер, казалось, выхватывал слова у него изо рта и улетал с ними на Южный полюс.

Парус меж тем метался из стороны в сторону, цепляясь порой за наши головы и грозя оторвать нас от рея, несмотря на то что мы судорожно его обхватили. Целых три четверти часа висели мы таким образом над вздыбленными валами, гребни которых завивались под самыми ногами нескольких из нас, уцепившихся за подветренный конец рея.

Наконец, с наветренной стороны из уст в уста была передана по рею команда спускаться и бросить парус, раз убрать его не было возможности. По-видимому, приказание вахтенного офицера было передано через кадета, так как рупор услышать мы не могли.

Матросы с наветренной стороны ухитрились лечь на рей и ползком добраться до такелажа, но нам, оказавшимся у самого подветренного нока, об этом нельзя было и мечтать. Выбраться на наветренную сторону к вантам было все равно, что ползти вверх по отвесной скале. Кроме этого, весь рей был покрыт ледяной коркой, а наши руки и ноги онемели до такой степени, что мы боялись на них положиться. И все же, помогая друг дружке, мы ухитрились улечься на рей и обхватить его руками и ногами. В этом положении нам весьма помогали держаться лисель-спирты. Как это ни странно, не думаю, чтобы кто-либо из нас испытывал малейший страх. Мы вцепились в них изо всех сил, но было это чисто инстинктивно. Дело в том, что в подобных обстоятельствах чувство страха вытесняется невыразимым зрелищем, которое вы видите перед собой, и звуками, наполняющими ваши уши. Вы словно сливаетесь с бурей; ваша ничтожность теряется в буйстве окружающего вас мира.

Под нами наш благородный фрегат оказался удлинившимся втрое — огромным черным клином, выставившим свою самую широкую сторону против соединенной ярости моря и ветра.

Наконец первый пыл шторма начал остывать, и мы немедленно принялись охлопывать себя руками — операция, которая призвана была возвратить им работоспособность. Ибо люди уже поднимались наверх, дабы помочь нам закрепить то, что осталось от паруса.

К полудню следующего дня ветер настолько ослаб, что мы отдали два рифа на марселях, поставили новые нижние паруса и пошли в фордевинд прямо на ост.

Таким образом, прекрасная погода, которой мы наслаждались, покинув приятные берега испанской Америки, особенно же предшествовавший шторму предательский штиль, были лишь прелюдией к этой одной ужасающей ночи. Но как могли мы достичь обетованной земли, не познакомившись с мысом Горн? Могли ли мы его избегнуть? Правда, случается, иным судам повезет, и они беспрепятственно огибают его, но подавляющему большинству приходится там всякого понатерпеться. Еще хорошо, что все эти неприятности случаются на полпути домой, так что матросам есть возможность к ним подготовиться и время оправиться от них, когда они остались за кормой.

Но, моряк ты или не моряк, для всякого уготовлен в жизни его мыс Горн. Юнцы, будьте предусмотрительны и подготовьтесь к нему заблаговременно. Старцы! Благословляйте всевышнего, что он уже пройден. А вы, счастливчики, для которых, в виде редчайшего исключения, мыс Горн оказался спокойным, как Женевское озеро, не обольщайте себя мыслью, что счастье может вам заменить рассудительность и осторожность. Какой бы счастливой ни была ваша звезда, вы с таким же успехом могли бы потерпеть крушение и пойти ко дну, скажи только мыс Горн свое веское слово.

читать дальшеXXVII
Кое-какие мысли по поводу того, что Шалый Джек отменил приказ своего начальника
В минуту опасности люди не считаются с чинами и, подобно стрелке, тяготеющей к магниту, повинуются тому, кто более всего достоин повелевать. Истина этого положения подтвердилась на примере Шалого Джека во время шторма, особенно же в тот критический момент, когда он отменил приказание командира корабля относительно поворота. Но каждый моряк отдавал себе отчет, что приказ капитана в тот момент был по меньшей мере неразумен, чтобы не сказать больше.

Эти два приказания, отданные капитаном и его лейтенантом, в точности соответствовали их характерам. Поставив румпель на ветер, командир корабля хотел идти с попутным штормом, иначе говоря, уйти от него подальше. Напротив того, Шалый Джек предпочитал броситься в самую опасность. Нет нужды объяснять, что почти во всех случаях таких сильных шквалов и штормов последний маневр, хоть на вид и страшен, сопряжен на самом деле с куда меньшими опасностями, почему обычно и используется.

Нестись с попутным штормом — значит сделаться его рабом, поскольку он гонит вас перед собой, но идти против ветра дает вам в какой-то мере возможность припереть его к стенке. Если вы убегаете от шторма, вы подвергаете опасности наименее прочную часть корпуса — корму; когда же вы действуете наоборот, вы подставляете шторму свой нос, самую крепкую часть судна. С кораблями то же, что и с людьми. Тот, кто обращается к неприятелю тылом, дает ему над собой преимущество. Между тем как наши сложенные из ребер грудные клетки, подобно носам кораблей с их шпангоутами, служат препоной, ограждающей от натиска враждебной силы.

В эту ночь на траверзе Горна капитан Кларет был вынужден обстоятельствами скинуть личину и в момент, когда испытывалась его мужественность, выказал истинное свое лицо. Подтвердилось то, о чем все у нас уже давно догадывались. До тех пор, пока он прохаживался по кораблю, время от времени посматривая на людей, особенное, тусклое спокойствие капитанского взгляда, его неторопливый, даже излишне размеренный шаг и вынужденная строгость обличья могли быть истолкованы случайным наблюдателем как сознание ответственности своего положения и желание внушить команде трепет, — все это для некоторых умов являлось лишь показателем того, что капитан Кларет, тщательно избегая явных излишеств, непрерывно поддерживал себя в состоянии некоторого равновесия между трезвостью и ее противоположностью, каковое равновесие могло быть нарушено первым же грубым столкновением с жизненными превратностями.

И хотя это только догадка, тем не менее, располагая кое-какими сведениями о водке и человеческой породе, Белый Бушлат отважится сказать, что, будь капитан Кларет совершенным трезвенником, он никогда не отдал бы необдуманного приказания положить румпель на ветер. Он или сидел бы в своем салоне и помалкивал, подобно его величеству коммодору, или, предвосхищая команду Шалого Джека, крикнул бы громовым голосом: «Румпель под ветер!».


Конечно, он не любуется своими героями, как Саббатини Бладом, и это накладывает отпечаток на восприятие героев
тут я вставлю свои пять копеек: тот же Форестер щедро дарит Хорнблауэру победы, но при этом как раз по матчасти он, пожалуй, превосходит О'Брайана. Набор команды, снабжение, питание, производство в чин, некомпетентное начальство, бунт, трибуналы, существование на берегу на половинном жалованье, да та же церемония встречи капитана на борту - О'Брайан обходит все это мягко. Не замалчивает, но и не заостряет.
У Форестера с психологией не очень, но с практикой - как будто сам на королевском флоте служил. Сам заплесневевшую воду пил и галеты с червяками ел, пытался выбить детали рангоута у портовых крыс.

мне их идеология видится такой же лживой и лицемерной, но вы правы, рядовым американцам знатно пудрят мозги. Хотя, не могу не отметить, двоякость этой самой идеологии: простые американцы идут к своей американской мечте, но все прекрасно понимают и принимают Голливуд, его пороки и фальшь. Другое дело, что, как мне кажется, эта удобная американская мечта все значительно упрощает, настолько, что под её соусом можно загнать потребителям любые идеи.
ханжество же в чем: мы все прекрасно знаем, что вы не небожители, но вам нужно показывать нации, что вы - кумиры, идеал, рыцари без страха и упрека
Проколетесь - пеняйте на себя.
Не знаю, как к этому относиться. Одно скажу: "киселевская пропаганда" и "американская мечта" суть одного поля ягоды

E-light,Это что, неотъемлемое качество американских писателей-классиков?
Да. С самого начала. Потому что с самого начала же Америка позиционировалась как страна равных возможностей. И они гордо несут знамя своих свобод и сегодня. Да изрядно подмоченное и покоробленное лживым морализаторством и лицемерной идеологией, но несут. Потому что больше у них ничего нет.