читать дальше«Пелэм, или приключения джентльмена» («Pelham, or the adventures of a gentleman») — роман Бульвера-Литтона, появился в 1828 году, через четыре года после смерти Байрона, когда Вальтер Скотт уже заканчивал свою литературную деятельность, а Диккенс и Теккерей еще были юношами. Это был второй роман молодого писателя и первый — привлекший общее внимание, имевший большой успех как в Англии, так и в некоторых других странах Европы.
Английские критики встретили «Пелэма» многочисленными бранными и несколькими благожелательно-равнодушными рецензиями. Если сначала успех объяснялся его увлекательным сюжетом, то потом внутренняя серьезность этой как будто разбросанно написанной книги, далеко не светская сущность ее все более и более привлекали внимание самого серьезного читателя.
И Карлейль обращается к этому роману Бульвера, чтобы обрушиться на дендизм как на социальный недуг английской аристократической молодежи, сочетающей изысканность и жеманство с бесшабашным отношением к жизни. В глазах этого философа «Пелэм» — верная картина глубокого социального антагонизма в Англии того времени и страшного роста преступности и нищеты.
Пушкин, который следил за всем замечательным, что появлялось в литературах Западной Европы, тотчас заметил «Пелэма». Уже в 1829 году это имя упомянуто в его «Романе в письмах». Работая над «Романом на Кавказских водах», Пушкин строит план этого произведения, сочетая много персонажей, много интриг, сопоставляя светское общество с плебеями, показывая преступность, которая гнездится в аристократическом кругу, задумывая сложные и весьма реальные человеческие характеры; одну из наиболее драматических ситуаций Пушкин прямо связывает с героем английского романа, вставляя в текст черновика как будто неуместное в нем слово — Pelham.
В пушкинских замыслах социально-психологического романа из современной автору жизни известную роль сыграло произведение Бульвера-Литтона, реалистические принципы которого оказались во многом созвучными великому русскому поэту, автору «Повестей Белкина».
«Русский Пелам сын барина — воспитан французами — Отец его…» Начиная с истории аристократической семьи своего героя, с истории его детства, Пушкин при изображении нравов русского барства близок иронии и реализму Бульвера: в обоих романах — фальшивые семейные отношения, которые уродуют душу ребенка. Пелымов, как и Пелэм, вращается в высшем аристократическом кругу и попадает в «дурное общество». В обоих случаях — азартная игра, дуэли, преступления, противопоставление «общества умных» (у Бульвера это — Винсент, Гленморрис, Гленвил, его сестра) светским прожигателям жизни и связанному с ними преступному миру. Одинаково значительное место в структуре обоих романов занимает политическая жизнь, хотя, в соответствии с национальными особенностями, это политическая жизнь совершенно разного рода. Главное, Пушкин, как и Бульвер, в изображении характеров явно не ставит перед собой задачи создать резко выраженные образы — носителей тех или других преобладающих признаков. Люди со сложным складом душевной жизни, с нестойкими добродетелями и с пороками, которые отнюдь не составляют их неизменной сущности, — встречаются и в «Пелэме» Бульвера и в пушкинских замыслах романа о «русском Пеламе» — Пелымове.Так наше всё тоже любил Пелэма) Бросилась перечитывать томик (по славной советской традиции он снабжен рецензиями критиков и примечаниями, и я теперь благодарна за это Советам. Там действительно кропотливая литературоведческая работа была проведена, копают глубоко и широко, обдувают бережно, превращают алмаз в бриллиант).
Я сейчас поделюсь травмой детства. Где-то в начальных классах мы читали Тома Сойера. Учительница спросила, а где жил Том Сойер. Я первой подняла руку (гребаная Гермиона))) и ответила:
- В Санкт-Петербурге.
(я еще выбирала, что сказать: в США или в СПб.)
Весь класс расхохотался, учительница пристыдила, а я так и не смогла доказать, что была права - книга осталась дома.
В примечаниях было написано, что в США много "двойников" столиц. Та же Скарлетт демонстрирует свое невежество, рассказывая, как ее кузины ездили в гости в "Рим" в соседнем штате.
Эта травма так и не изжита: учительница русского языка объяснила мне, когда я подошла к ней после урока (чтобы не подвергать опасности ее авторитет), что слово "алкОголик" пишется через "А", а не через "О"
("проверочное слово же алкаш!").
И когда учительница истории (хорошая учительница, кстати), писала на доске: "Мировозрение", я молчала.
Я всегда была очень уживчивой и не спорила со старшими.
Сейчас понимаю, что вина моя. Надо было отстаивать, а не соглашаться, приносить той же учительнице книгу и показывать, что там написано черным по белому "Санкт-Петербург". Что она и одноклассники читали Марка Твена жопой, то не моя проблема.
Самая яркая несправедливость детства - потому что читала я быстрее и больше учительницы, не говоря уже об одноклассниках, а меня же еще и назвали невежей